Вся биография biography.su

Грин Александр Степанович

Подробности

Категория: Писатели

Опубликовано: 19.08.2019 08:10

Автор: Роман

Просмотров: 1292

Грин Александр Степанович
Родился: 11 (23) августа 1880
Умер: 8 июля 1932 (51 год)

Биография

Александр Грин — русский писатель-прозаик и поэт, представитель неоромантизма, автор философско-психологических, с элементами символической фантастики, произведений. Начал печататься в 1906 году, всего опубликовал около четырёхсот произведений.

Создатель вымышленной страны, которая благодаря критику К. Зелинскому получила название «Гринландия». В этой стране происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных его романтических книг — романа «Бегущая по волнам» и феерии «Алые паруса».

Ранние годы

Александр Гриневский родился 11 (23) августа 1880 года в городе Слободском Вятской губернии. Отец — Стефан Евзибиевич (Степан Евсеевич) Гриневский (польск. Stefan Hryniewski,1843—1914), польский шляхтич из Дисненского уезда Виленской губернии Российской империи. Не окончив Витебскую гимназию (учился в ней с 1858 года), за участие в январском восстании 1863 года был в 20-летнем возрасте бессрочно сослан в Колывань Томской губернии. Позже ему было разрешено переехать в Вятскую губернию, куда он и прибыл в 1868 году. В России его называли «Степан Евсеевич». В 1873 году женился на 16-летней русской медсестре Анне Степановне Лепковой (1857—1895). Первые 7 лет детей у них не было, Александр стал первенцем, позднее у него появились брат Борис и две сестры, Антонина и Екатерина.

Саша научился читать в 6 лет, и первой его прочитанной книгой стала «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта. С детства Грин любил книги о мореплавателях и путешествиях. Мечтал уйти в море матросом и, движимый этой мечтой, делал попытки убежать из дома. Воспитание мальчика было непоследовательным — его то баловали, то строго наказывали, то бросали без присмотра.

В 1889 году девятилетнего Сашу отдали в подготовительный класс местного реального училища. Там соученики впервые дали ему прозвище «Грин». В отчёте училища отмечалось, что поведение Александра Гриневского было хуже всех остальных, и в случае неисправления он может быть исключён из училища. Всё же Александр смог окончить подготовительный класс и поступить в первый, но во втором классе он написал оскорбительное стихотворение об учителях и 15 октября 1892 года был-таки из училища исключён. По ходатайству отца Александр вскоре был принят в другое училище, имевшее в Вятке дурную репутацию.

В 15 лет Саша остался без матери, умершей от туберкулёза. Спустя 4 месяца (май 1895 года) отец женился на вдове Лидии Авенировне Борецкой. Отношения Александра с мачехой были напряжёнными, и он поселился отдельно от новой семьи отца. Впоследствии атмосферу провинциальной Вятки Грин охарактеризовал как «болото предрассудков, лжи, ханжества и фальши». Мальчик жил в одиночестве, увлечённо читая книги и сочиняя стихи. Подрабатывал переплётом книг, перепиской документов. С подачи отца увлёкся охотой, но из-за импульсивного характера редко возвращался с добычей.

Скитания и революционная деятельность (1896—1906)

В 1896 году, по окончании четырёхклассного Вятского городского училища, 16-летний Александр уехал в Одессу, решив стать моряком. Отец дал ему 25 рублей денег и адрес своего одесского друга. Некоторое время «шестнадцатилетний безусый тщедушный узкоплечий отрок в соломенной шляпе» (так иронически описал себя тогдашнего Грин в «Автобиографии») бродяжничал в безуспешных поисках работы и отчаянно голодал. В конце концов, он обратился к другу отца, который накормил его и устроил матросом на пароход «Платон», курсировавший по маршруту Одесса — Батум — Одесса. Впрочем, один раз Грину удалось побывать и за границей, в египетской Александрии.

Моряка из Грина не вышло,— он испытывал отвращение к прозаическому матросскому труду. Вскоре он разругался с капитаном и оставил корабль. В 1897 году Грин отправился назад в Вятку, провёл там год и снова уехал на поиски счастья,— на этот раз в Баку. Там он перепробовал много профессий — был рыбаком, чернорабочим, работал в железнодорожных мастерских. Летом вернулся к отцу, затем снова ушёл в странствия. Был лесорубом, золотоискателем на Урале, шахтёром на железном руднике, театральным переписчиком. «В течение нескольких лет он пытался войти в жизнь, как в штормовое море; и каждый раз его, избитого о камни, выбрасывало на берег — в ненавистную, обывательскую Вятку; унылый, чопорный, глухой город».

В марте 1902 года Грин прервал череду странствий и стал (то ли под давлением отца, то ли устав от голодных мытарств) солдатом в 213-м Оровайском резервном пехотном батальоне, расквартированном в Пензе. Нравы воинской службы существенно усилили революционные настроения Грина. Спустя шесть месяцев (из которых три с половиной провёл в карцере) он дезертировал, был пойман в Камышине, снова бежал. В армии Грин познакомился с эсеровскими пропагандистами, которые оценили молодого бунтаря и помогли ему скрыться в Симбирске.

С этого момента Грин, получив партийную кличку «Долговязый», искренне отдаёт все силы борьбе с ненавистным ему общественным строем, хотя участвовать в исполнении террористических актов он отказался, ограничившись пропагандой среди рабочих и солдат разных городов. Впоследствии он не любил рассказывать о своей «эсеровской» деятельности. Эсеры же ценили его яркие, увлечённые выступления. Приведём отрывок из воспоминаний члена ЦК партии эсеров Н. Я. Быховского:

«Долговязый» оказался неоценимым подпольным работником. Будучи сам когда-то матросом и совершив однажды дальнее плавание, он великолепно умел подходить к матросам. Он превосходно знал быт и психологию матросской массы и умел говорить с ней её языком. В работе среди матросов Черноморской эскадры он использовал всё это с большим успехом и сразу же приобрёл здесь значительную популярность. Для матросов он был ведь совсем свой человек, а это исключительно важно. В этом отношении конкурировать с ним никто из нас не мог.

Грин рассказывал позже, что Быховский как-то ему сказал: «Из тебя вышел бы писатель». За это Грин называл его «мой крёстный отец в литературе»:

Уже испытанные: море, бродяжничество, странствия показали мне, что это всё-таки не то, чего жаждет моя душа. А что ей было нужно, я не знал. Слова Быховского были не только толчком, они были светом, озарившим мой разум и тайные глубины моей души. Я понял, чего я жажду, душа моя нашла свой путь.

В 1903 году Грин был в очередной раз арестован в Севастополе за «речи противоправительственного содержания» и распространение революционных идей, «которые вели к подрыванию основ самодержавия и ниспровержению основ существующего строя». За попытку побега он был переведён в Севастопольскую тюрьму строгого режима, где провёл больше года (в настоящее время в камере Грина организована музейная экспозиция).

В документах полиции характеризуется как «натура замкнутая, озлобленная, способная на всё, даже рискуя жизнью». В январе 1904 года министр внутренних дел В. К. Плеве, незадолго до эсеровского покушения на него, получил от военного министра А. Н. Куропаткина донесение о том, что в Севастополе задержан «весьма важный деятель из гражданских лиц, назвавший себя сперва Григорьевым, а затем Гриневским».

Следствие тянулось больше года (ноябрь 1903 — февраль 1905) из-за двух попыток побега Грина и полного его запирательства. Судил Грина в феврале 1905 года севастопольский военно-морской суд. Прокурор требовал 20 лет каторги. Адвокат А. С. Зарудный сумел снизить меру наказания до 10 лет ссылки в Сибирь.

В октябре 1905 года Грина освободили по общей амнистии, но уже в январе 1906 года снова арестовали в Петербурге. В тюрьме, за отсутствием знакомых и родственников, его навещала (под видом невесты) Вера Павловна Абрамова, дочь богатого чиновника, сочувствовавшая революционным идеалам.

В мае Грина выслали на четыре года в город Туринск Тобольской губернии. Там он пробыл всего три дня и сбежал в Вятку, где с помощью отца раздобыл чужой паспорт на имя Мальгинова (позже это будет один из литературных псевдонимов писателя), по которому уехал в Петербург.

Начало творчества (1906—1917)

Летом 1906 г. Грин написал два рассказа — «Заслуга рядового Пантелеева» и «Слон и Моська». Первый рассказ был подписан «А. С. Г.» и опубликован осенью того же года. Он был издан как агитброшюра для солдат-карателей и описывал бесчинства армии среди крестьян. Гонорар Грин получил, но весь тираж был конфискован в типографии и уничтожен (сожжён) полицией, случайно сохранились лишь несколько экземпляров. Второй рассказ постигла аналогичная судьба — он был сдан в типографию, но напечатан не был.

Только начиная с 5 декабря того же года рассказы Грина начали доходить до читателей; и первым «легальным» произведением стал написанный осенью 1906 г. рассказ «В Италию», подписанный «А. А. М-в» (то есть Мальгинов). Впервые (под названием «В Италии») он был опубликован в вечернем выпуске газеты «Биржевые ведомости» от 5(18).12.1906 г.

В начале 1908 года, в Петербурге, у Грина вышел первый авторский сборник «Шапка-невидимка» (с подзаголовком «Рассказы о революционерах»). Большинство рассказов в нём — об эсерах.

Другим событием стал окончательный разрыв с эсерами. Существующий строй Грин ненавидел по-прежнему, но он начал формировать свой позитивный идеал, который был совсем не похож на эсеровский.

Третьим важным событием стала женитьба — его мнимая «тюремная невеста» 24-летняя Вера Абрамова стала женой Грина. Нок и Гелли — главные герои рассказа «Сто вёрст по реке» (1912) — это сами Грин и Вера.

По утверждению В. Б. Шкловского, родной тёткой А. С. Грина была петербургская поэтесса, переводчица и драматург Изабелла Гриневская. Это утверждение повторяет Л. И. Борисов, автор художественной биографии «Волшебник из Гель-Гью». Биограф Грина А. Н. Варламов подвергает сомнению версию Шкловского, называя его мистификатором и возможным автором очередной легенды о Грине. Предполагаемые тётя и племянник печатались в одних и тех же иллюстрированных журналах, но вхождение Александра Грина в литературу было вполне самостоятельным.

В 1910 году вышел второй его сборник «Рассказы». Большинство включённых туда рассказов написаны в реалистической манере, но в двух — «Остров Рено» и «Колония Ланфиер» — уже угадывается будущий Грин-сказочник. Действие этих рассказов происходит в условной стране, по стилистике они близки к более позднему его творчеству. Сам Грин считал, что начиная именно с этих рассказов его можно считать писателем. В первые годы он печатал по 25 рассказов ежегодно.

Как новый оригинальный и талантливый российский литератор он знакомится с Алексеем Толстым, Леонидом Андреевым, Валерием Брюсовым, Михаилом Кузминым и другими крупными литераторами. Особенно сблизился он с А. И. Куприным. Впервые в жизни Грин стал зарабатывать много денег, которые у него, впрочем, не задерживались, быстро исчезая после кутежей и карточных игр.

27 июля 1910 года полиция наконец обнаружила, что писатель Грин — это беглый ссыльный Гриневский. Он был арестован в третий раз и осенью 1911 года был сослан в Пинегу Архангельской губернии. Вера поехала с ним, им разрешили официально обвенчаться. В ссылке Грин написал «Жизнь Гнора» и «Синий каскад Теллури». Срок его ссылки был сокращён до двух лет, и в мае 1912 года Гриневские вернулись в Петербург. Вскоре последовали и другие произведения романтического направления: «Дьявол оранжевых вод», «Зурбаганский стрелок» (1913). В них окончательно формируются черты вымышленной страны, которая литературоведом К. Зелинским будет названа «Гринландия».

Грин публикуется преимущественно в «малой» прессе: в газетах и иллюстрированых журналах. Его произведения печатают «Биржевые ведомости» и приложение к газете журнал «Новое слово», «Новый журнал для всех», «Родина», «Нива» и её ежемесячные приложения, газета «Вятская речь» и многие другие. Изредка его прозу помещают у себя солидные «толстые» ежемесячники «Русская мысль» и «Современный мир». В последнем Грин публиковался с 1912 по 1918 год благодаря знакомству с А. И. Куприным. В 1913—1914 годах в издательстве «Прометей» вышел его трёхтомник.

Осенью 1913 года Вера решила разойтись с мужем. В своих воспоминаниях она жалуется на непредсказуемость и неуправляемость Грина, его постоянные кутежи, взаимное непонимание. Грин сделал несколько попыток примирения, но без успеха. На своём сборнике 1915 года, подаренном Вере, Грин написал: «Единственному моему другу». С портретом Веры он не расставался до конца жизни. Почти одновременно (1914 год) Грина постигла ещё одна утрата: в Вятке умер отец. Фотографию отца Грин тоже хранил во всех своих странствиях.

Меня прозывали «мустангом», так я был заряжён жаждой жизни, полон огня, образов, сюжетов. Писал с размаху, и всего себя не изживал. Я дорвался до жизни, накопив алчность к ней в голодной, бродяжьей, сжатой юности, тюрьме. Жадно хватал и поглощал её. Не мог насытиться. Тратил и жёг себя со всех концов. Я всё прощал себе, я ещё не находил себя.

В 1914 году Грин стал сотрудником популярного журнала «Новый сатирикон», издал в качестве приложения к журналу свой сборник «Происшествие на улице Пса». Работал Грин в этот период чрезвычайно продуктивно. Он ещё не решался приступить к написанию большой повести или романа, но лучшие его рассказы этого времени показывают глубокий прогресс Грина-литератора. Тематика его произведений расширяется, стиль становится всё более профессиональным — достаточно сравнить весёлый рассказ «Капитан Дюк» и утончённую, психологически точную новеллу «Возвращённый ад» (1915).

После начала Первой мировой войны некоторые из рассказов Грина приобретают отчётливый антивоенный характер: таковы, например, «Баталист Шуан», «Синий волчок» («Нива», 1915 год) и «Отравленный остров». Из-за ставшего известным полиции «непозволительного отзыва о царствующем монархе», Грин с конца 1916 года был вынужден скрываться в Финляндии, но, узнав о Февральской революции, вернулся в Петроград.

Весной 1917 года он написал рассказ-очерк «Пешком на революцию», свидетельствующий о надежде писателя на обновление. И. С. Соколов-Микитов вспоминал, как они с Грином «жили тревогами и надеждами тех дней». Некоторая надежда на перемены к лучшему наполняет и стихи, написанные Грином в этот период («XX век», 1917, № 13):

В Советской России (1917—1929)

После Октябрьской революции в журнале «Новый сатирикон» и в небольшой малотиражной газете «Чёртова перечница» один за другим появляются заметки и фельетоны Грина, осуждающие жестокость и бесчинства. Он говорил: «В моей голове никак не укладывается мысль, что насилие можно уничтожить насилием». Весной 1918 года журнал вместе со всеми другими оппозиционными изданиями был запрещён. Грина арестовали в четвёртый раз и чуть не расстреляли. По мнению А. Н. Варламова, факты говорят о том, что Грин «не принял советскую жизнь… ещё яростнее, чем жизнь дореволюционную: он не выступал на собраниях, не присоединялся ни к каким литературным группировкам, не подписывал коллективных писем, платформ и обращений в ЦК партии, рукописи свои и письма писал по дореволюционной орфографии, а дни считал по старому календарю… этот фантазёр и выдумщик — говоря словами писателя из недалёкого будущего — жил не по лжи». Единственной хорошей новостью стало разрешение разводов, которым Грин немедленно воспользовался и женился на некоей Марии Долидзе. Уже через несколько месяцев брак был признан ошибкой, и супруги расстались.

Летом 1919 года Грина призвали в Красную Армию связистом, но вскоре он заболел сыпным тифом и почти на месяц попал в Боткинские бараки. Максим Горький прислал тяжелобольному Грину мёд, чай и хлеб.

После выздоровления Грину при содействии Горького удалось получить академический паёк и жильё — комнату в «Доме искусств» на Невском проспекте, 15, где Грин жил рядом с Н. С. Гумилёвым, В. А. Рождественским, О. Э. Мандельштамом, В. Кавериным. Соседи вспоминали, что Грин жил отшельником, почти ни с кем не общался, но именно здесь он написал своё самое знаменитое, трогательно-поэтическое произведение — феерию «Алые паруса» (опубликована в 1923 году). «Трудно было представить, что такой светлый, согретый любовью к людям цветок мог родиться здесь, в сумрачном, холодном и полуголодном Петрограде, в зимних сумерках сурового 1920 года; и что выращен он человеком внешне угрюмым, неприветливым и как бы замкнутым в особом мире, куда ему не хотелось никого впускать», — вспоминал Вс. Рождественский. В числе первых этот шедевр оценил Максим Горький, часто читавший гостям эпизод появления перед Ассоль — главной героиней феерии — сказочного корабля.

Весной 1921 года Грин женился на 26-летней вдове, медсестре Нине Николаевне Мироновой (по первому мужу Коротковой). Они познакомились ещё в начале 1918 года, когда Нина работала в газете «Петроградское эхо». Её первый муж погиб на войне. Новая встреча произошла в январе 1921 года, Нина отчаянно нуждалась и продавала вещи (Грин позже описал похожий эпизод в начале рассказа «Крысолов»). Через месяц он сделал ей предложение. В течение отведённых Грину судьбой одиннадцати последующих лет они не расставались, и оба считали свою встречу подарком судьбы. Грин посвятил Нине феерию «Алые паруса», завершённую в этом году. («Нине Николаевне Грин подносит и посвящает Автор. ПБГ, 23 ноября 1922 г.»)

Супруги сняли комнату на Пантелеймоновской, перевезли туда свой скудный багаж: связку рукописей, немного одежды, фотографию отца Грина и неизменный портрет Веры Павловны. Сначала Грина почти не печатали, но с началом НЭПа появились частные издательства, и ему удалось опубликовать новый сборник «Белый огонь» (1922). Сборник включал яркий рассказ «Корабли в Лиссе», который сам Грин считал одним из лучших.

В начале 1920-х годов Грин решился приступить к своему первому роману, который назвал «Блистающий мир». Главный герой этого сложного символистского произведения — летающий сверхчеловек Друд, убеждающий людей выбрать вместо ценностей «мира сего» высшие ценности Блистающего мира. В 1924 году роман был напечатан в Ленинграде. Продолжал он писать и рассказы, вершинами тут стали «Словоохотливый домовой», «Крысолов», «Фанданго».

На гонорары Грин устроил пир, съездил с Ниной в свой любимый Крым и купил квартиру в Ленинграде, затем продал эту квартиру и переехал в Феодосию. Инициатором переезда была Нина, которая хотела спасти Грина от пьяных петроградских кутежей и притворилась больной. Осенью 1924 года Грин купил квартиру на Галерейной улице, дом № 10 (теперь там Музей Александра Грина). Изредка супруги ездили в Коктебель к Максимилиану Волошину.

В Феодосии Грин написал роман «Золотая цепь» (1925, опубликован в журнале «Новый мир»), задуманный как «воспоминания о мечте мальчика, ищущего чудес и находящего их». Осенью 1926 года Грин закончил главный свой шедевр — роман «Бегущая по волнам», над которым работал полтора года. В этом романе соединились лучшие черты таланта писателя: глубокая мистическая идея о потребности в мечте и воплощении мечты, тонкий поэтический психологизм, увлекательный романтичный сюжет. Два года автор пытался опубликовать роман в советских издательствах, и лишь в конце 1928 года книга увидела свет в издательстве «Земля и фабрика». С большим трудом в 1929 году удалось издать и последние романы Грина: «Джесси и Моргиана», «Дорога никуда».

Грин грустно отмечал: «Эпоха мчится мимо. Я не нужен ей — такой, какой я есть. А другим я быть не могу. И не хочу». «Пусть за всё моё писательство обо мне ничего не говорили как о человеке, не лизавшем пятки современности, никакой и никогда, но я сам себе цену знаю».

Под запретом. Последние годы и смерть (1929—1932)

В 1927 году частный издатель Л. В. Вольфсон начал издавать 15-томное собрание сочинений Грина, но вышли только 8 томов, после чего Вольфсона арестовало ГПУ. НЭПу приходил конец.

Попытки Грина настоять на выполнении контракта с издательством приводили только к огромным судебным издержкам и разорению. У Грина снова стали повторяться запои. Однако, в конце концов, семье Грина всё же удалось выиграть процесс, отсудив семь тысяч рублей, которые, впрочем, сильно обесценила инфляция.

Квартиру в Феодосии пришлось продать. В 1930 году Гриневские переехали в город Старый Крым, где жизнь была дешевле. С 1930 года советская цензура, с мотивировкой «вы не сливаетесь с эпохой», запретила переиздания Грина и ввела ограничение на новые книги: по одной в год. И Грин, и Нина отчаянно голодали и часто болели. Грин пытался охотиться на окрестных птиц с луком и стрелами, но безуспешно.

Роман «Недотрога», начатый Грином в это время, так и не был закончен, хотя некоторые критики считают его лучшим в его творчестве. Грин мысленно продумал до конца весь сюжет и сказал Нине: «Некоторые сцены так хороши, что, вспоминая их, я сам улыбаюсь». В конце апреля 1931 года, будучи уже серьёзно больным, Грин в последний раз ходил (через горы) в Коктебель, в гости к Волошину. Этот маршрут до сих пор популярен среди туристов и известен как «тропа Грина».

Летом Грин съездил в Москву, но ни одно издательство не проявило интереса к его новому роману. По возвращении Грин устало сказал Нине: «Амба нам. Печатать больше не будут». На просьбу о пенсии от Союза писателей ответа не было. Как выяснили историки, на заседании правления Союза советских писателей член правления Лидия Сейфуллина заявила: «Грин — наш идеологический враг. Союз не должен помогать таким писателям! Ни одной копейки принципиально!» Ещё одну просьбу о помощи Грин направил М. Горькому; неизвестно, дошла ли она по назначению, но ответа тоже не было. В воспоминаниях Нины Николаевны этот период охарактеризован одной фразой: «Тогда он стал умирать».

В мае 1932 года, после новых ходатайств, неожиданно пришёл перевод на 250 руб. от Союза писателей, посланный почему-то на имя «вдовы писателя Грина Надежды Грин», хотя Грин был ещё жив. Существует легенда, что причиной было последнее озорство Грина — он послал в Москву телеграмму «Грин умер вышлите двести похороны».

Александр Грин скончался 8 июля 1932 года, в 19:30 вечера, на 52-м году жизни, в Старом Крыму, от рака желудка. За два дня до смерти он попросил пригласить священника и исповедался.

Похоронен писатель на городском кладбище Старого Крыма. Нина выбрала место, откуда видно море. На могиле Грина скульптором Татьяной Гагариной установлен памятник «Бегущая по волнам».

Возвращение советским читателям

Узнав о смерти Грина, несколько ведущих советских писателей призвали издать сборник его произведений; к ним присоединилась даже Сейфуллина. Сборник А. Грина «Фантастические новеллы» вышел через 2 года, в 1934 году.

Нина Николаевна Грин, вдова писателя, продолжала жить в Старом Крыму, в саманном домике, работала медсестрой. Когда гитлеровская армия захватила Крым, Нина осталась с тяжело больной матерью на оккупированной нацистами территории, работала в оккупационной газете «Официальный бюллетень Старо-Крымского района». Затем она была угнана на трудовые работы в Германию, в 1945 году добровольно вернулась из американской зоны оккупации в СССР.

После суда Нина получила десять лет лагерей за «коллаборационизм и измену Родине», с конфискацией имущества. Отбывала заключение в лагерях на Печоре. Большую поддержку, в том числе вещами и продуктами, оказывала ей первая жена Грина, Вера Павловна. Нина отбыла почти весь свой срок и вышла на свободу в 1955 году по амнистии (реабилитирована в 1997 году). Вера Павловна умерла раньше, в 1951 году.

Между тем книги «советского романтика» Грина продолжали издаваться в СССР вплоть до 1944 года. В блокадном Ленинграде транслировались радиопередачи с чтением «Алых парусов» (1943), в Большом театре прошла премьера балета «Алые паруса». В 1945 году вышла повесть Л. И. Борисова «Волшебник из Гель-Гью» об Александре Грине, заслужившая похвалы К. Г. Паустовского и Б. С. Гриневского, но в дальнейшем — осуждение со стороны Н. Н. Грин.

В годы борьбы с космополитизмом Александр Грин, как и многие другие деятели культуры (А. А. Ахматова, М. М. Зощенко, Д. Д. Шостакович), был в советской печати заклеймён как «космополит», чуждый пролетарской литературе, «воинствующий реакционер и духовный эмигрант». Например, «разоблачению» Грина была посвящена статья В. Важдаева «Проповедник космополитизма» («Новый мир», № 1, 1950). Книги Грина в массовом порядке изымали из библиотек.

После смерти Сталина (1953) запрет на некоторых писателей был снят. Начиная с 1956 года, усилиями К. Паустовского, Ю. Олеши, И. Новикова и других, Грин был возвращён в литературу. Его произведения издавались миллионными тиражами. Получив стараниями друзей Грина гонорар за «Избранное» (1956), Нина Николаевна приехала в Старый Крым, с трудом отыскала заброшенную могилу мужа и выяснила, что дом, где умер Грин, перешёл к председателю местного исполкома и использовался как сарай и курятник. В 1960 году, после нескольких лет борьбы за возвращение дома, Нина Николаевна открыла на общественных началах Музей Грина в Старом Крыму. Там она провела последние десять лет своей жизни, с пенсией 21 рубль (авторские права больше не действовали). В июле 1970 года был открыт также Музей Грина в Феодосии, а год спустя дом Грина в Старом Крыму тоже получил статус музея. Его открытие крымским обкомом КПСС увязывалось с конфликтом с Ниной Николаевной: «Мы за Грина, но против его вдовы. Музей будет только тогда, когда она умрёт».

Нина Николаевна Грин скончалась 27 сентября 1970 года в киевской больнице. Похоронить себя она завещала рядом с мужем. Местное партийное начальство, раздражённое утратой курятника, наложило запрет; и Нину похоронили в другом конце кладбища. 23 октября следующего года, в день рождения Нины, шестеро её друзей ночью перезахоронили гроб в предназначенное ему место.

Творчество и личная позиция

Художественные и идейные особенности прозы

Грин открыто дидактичен, то есть его произведения основаны на ясной системе ценностей и предлагают читателю принять и разделить с автором эти идеалы.

Общепризнано, что Грин — романтик, «рыцарь мечты». Мечту Грин понимает как стремление духовно богатого человека к высшим, истинно человеческим ценностям, противопоставляя их бездушию, жадности и животным удовольствиям. Трудный выбор между этими двумя путями и последствия сделанного выбора — одна из важных тем у Грина. Его цель — показать, как органичны для человека добро и мечта, любовь и сострадание, и как разрушительны зло, жестокость, отчуждение. Критик Ирина Васюченко отмечает редкостную прозрачность и чистоту нравственной атмосферы, свойственной прозе Грина. «Автор больше чем верит в могущество добрых начал жизни — он его знает». Существуя одновременно в реальном мире и в мире мечты, Грин ощущал себя «переводчиком между этими двумя мирами». В «Алых парусах» автор, устами Грея, призывает «творить чудо» для другого человека; «Новая душа будет у него и новая у тебя». В «Блистающем мире» аналогичный призыв: «Введите в свою жизнь тот мир, блёстки которого уже даны вам щедрой, тайной рукой».

Среди инструментальных средств Грина — прекрасный вкус, чуждый натурализму, способность простыми средствами возвысить рассказ до уровня глубокой притчи, яркий захватывающий сюжет. Критики отмечают, что Грин невероятно «кинематографичен». Перенос действия в вымышленную страну — также продуманный приём: «Грину важен по большому счёту человек и только человек вне его связи с историей, национальностью, богатством или бедностью, религией и политическими убеждениями. Грин как бы абстрагирует, очищает своих героев от этих наслоений и стерилизует свой мир, потому что так человек ему лучше виден».

Писатель сосредоточен на борьбе в человеческой душе и с удивительным мастерством изображает тончайшие психологические нюансы. «Объём знаний Грина в этой области, точность изображения сложнейших психических процессов, подчас превосходящих уровень представлений и возможности его времени, вызывают сегодня удивление специалистов».

«Грин говорил, что, бывает, часы проводит над фразой, добиваясь наивысшей полноты её выражения, блеска». Он был близок к символистам, которые пытались расширить возможности прозы, дать ей больше измерений — отсюда частое употребление метафор, парадоксальные сочетания слов и т. д.

Она умела и любила читать, но и в книге читала преимущественно между строк, как жила. Бессознательно, путём своеобразного вдохновения она делала на каждом шагу множество эфирно-тонких открытий, невыразимых, но важных, как чистота и тепло. Иногда — и это продолжалось ряд дней — она даже перерождалась; физическое противостояние жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и всё, что она видела, чем жила, что было вокруг, становилось кружевом тайн в образе повседневности.

Грин-стихотворец

С 1907 года в печати появляются поэтические произведения Грина, хотя писать стихи Грин начал ещё в вятском реальном училище. Одно из стихотворений оказало тогда двенадцатилетнему ученику дурную службу — в 1892 году он был отчислен. После поступления в вятское городское училище писание стихов продолжилось. Грин рассказывал об этом периоде так:

Иногда я писал стихи и посылал их в «Ниву», «Родину», никогда не получая ответа от редакций, хотя прилагал на ответ марки. Стихи были о безнадёжности, беспросветности, разбитых мечтах и одиночестве, — точь-в-точь такие стихи, которыми тогда были полны еженедельники. Со стороны можно было подумать, что пишет сорокалетний чеховский герой, а не мальчик одиннадцати-пятнадцати лет — А. С. Грин, «Автобиографическая повесть»

В более ранней автобиографии, написанной в 1913 году, Грин заявлял: «В детстве я усердно писал плохие стихи». Первые зрелые стихи, появившиеся в печати, как и его проза, носили реалистический характер. Кроме того, сатирическая жилка Грина-гимназиста вовсю проявила себя во «взрослых» стихах поэта, что нашло отражение в длительном сотрудничестве с журналом «Новый сатирикон». В 1907 году в газете «Сегодня» появилось его первое стихотворение «Элегия» («Когда волнуется краснеющая Дума», на мотив лермонтовского стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива»). Но уже в стихах 1908—1909 года в его творчестве отчётливо проявились романтические мотивы: «Молодая смерть», «Бродяга», «Мотыка».

Среди поэтов старшего поколения наиболее притягательным для Александра Грина А. Н. Варламов называет имя Валерия Брюсова. Биограф Грина делает следующий вывод: Грин «в молодости писал стихи, в которых влияние символизма ощущается сильнее, чем в его прозе». В годы революции Грин отдал дань гражданской поэзии: «Колокола», «Спор», «Петроград осенью 1917 года». Литературовед и поэт-эмигрант Вадим Крейд в конце XX столетия так отозвался в нью-йоркском «Новом журнале» о последнем стихотворении: «„Петроград осенью 1917 года“ А. Грина — стихи газетные, имеющие в себе что-то от репортажа, но этим-то и ценные, ибо они историчны в прямом смысле слова. Такого рода стихи писал Пётр Потёмкин и Саша Чёрный, эмигрантский газетный поэт Мунштейн и „красный“, как он сам себя называл, газетный поэт Василий Князев».

Многие лирические стихотворения поэта 1910—1920-х годов были посвящены Вере Павловне Абрамовой (Калицкой), Нине Николаевне Мироновой (Грин). В 1919 году он публикует в редактировавшемся А. В. Луначарским журнале «Пламя» поэму «Фабрика Дрозда и Жаворонка». Однако к 20-м годам Грин-прозаик заслонил собой Грина-поэта.

Первая попытка издать в советское время (начало 1960-х) поэтический сборник Грина окончилась неудачей. Лишь вмешательство поэта Леонида Мартынова поколебало устоявшееся мнение: «Стихи Грина необходимо публиковать. И как можно скорее». Как пишет Н. Орищук, пригодился факт писания Грином сатирических стихотворений. Это позволило советской критике сделать вывод о революционной настроенности поэта. Однако Орищук полагает, что в утверждении о подверженности Грина революционным настроениям кроется один из советских мифов о Грине, а именно миф о Грине как авторе политической декларации. Так или иначе, одно стихотворение «Элегия» Грина было опубликовано в 1969 году в большой серии «Библиотека поэта» в составе издания «Стихотворная сатира первой русской революции (1905—1907)». В Собрании сочинений Грина 1991 года в составе третьего тома было напечатано 27 стихотворений поэта.

Место в литературе

Александр Грин занимает в русской и мировой литературе совершенно особое место. У него не было ни предшественников, ни прямых продолжателей. Критики пытались сравнивать его с близкими по стилю Эдгаром По, Эрнстом Гофманом, Робертом Стивенсоном, Бретом Гартом и другими — но каждый раз выяснялось, что сходство это поверхностно и ограниченно. «Он вроде бы и классик советской литературы, а вместе с тем не совсем: он в одиночестве, вне обоймы, вне ряда, вне литературной преемственности».

Даже жанр его произведений определить трудно. Иногда книги Грина относят к фантастике (или фэнтези), но сам он против этого протестовал. Юрий Олеша вспоминал, что как-то выразил Грину своё восхищение замечательной фантастической идеей летающего человека («Блистающий мир»), но Грин даже обиделся: «Это символический роман, а не фантастический! Это вовсе не человек летает, это парение духа!». Значительная часть произведений Грина не содержит никаких фантастических приёмов (например, «Алые паруса»).

Однако при всём своеобразии творчества Грина основные его ценностные ориентиры находятся в русле традиций русской классики. Из сказанного выше об идейных мотивах прозы Грина можно сформулировать краткие выводы: Грин — моралист, талантливый защитник традиционных для русской литературы гуманистических нравственных идеалов. «В большинстве своём произведения А. Грина — это поэтически и психологически утончённые сказки, новеллы и этюды, в которых рассказывается о радости сбывающихся фантазий, о праве человека на большее, чем простое „проживание“ на земле, и о том, что земля и море полны чудес — чудес любви, мысли и природы, — отрадных встреч, подвигов и легенд… В романтике гриновского типа „покоя нет, уюта нет“, она происходит от нестерпимой жажды увидеть мир совершеннее, возвышеннее, и потому душа художника столь болезненно реагирует на всё мрачное, скорбное, приниженное, обижающее гуманность».

Поэт Леонид Мартынов, почитавший творчество Александра Грина, в конце 1960-х годов обращал внимание современников на то, что «Грин был не только прекрасным романтиком, но одним из блестящих критических реалистов». Из-за переиздания одних и тех же произведений Грина знают «далеко не целиком, представляя его всё ещё как-то односторонне, зачастую сусально-романтически».

Религиозные взгляды

Александр Грин был крещён по православному обряду, хотя его отец был в тот момент ещё католиком (он принял православие, когда Александру исполнилось 11 лет). Некоторые эпизоды его ранней жизни, описанные в «Автобиографической повести», трактуются как показатель того, что в молодости Грин был далёк от религии.

Позднее религиозные взгляды Грина стали меняться. В романе «Блистающий мир» (1921) содержится обширная и яркая сцена, которую впоследствии по требованию советской цензуры вырезали: Руна заходит в деревенскую церковь, становится на колени перед нарисованной «святой девушкой из Назарета», рядом с которой «задумчивые глаза маленького Христа смотрели на далёкую судьбу мира». Руна просит Бога укрепить её веру, и в ответ видит, как на картине появляется Друд и присоединяется к Христу и Мадонне. Эта сцена и многочисленные обращения Друда в романе показывают, что Грин рассматривал свои идеалы как близкие христианским, как один из путей в Блистающий мир, «где тихо и ослепительно».

Нина Николаевна вспоминала, что в Крыму они часто посещали церковь, любимым праздником Грина была Пасха. В письме Вере незадолго до смерти (1930) Грин пояснил: «Мы с Ниной верим, ничего не пытаясь понять, так как понять нельзя. Нам даны только знаки участия Высшей Воли в жизни». Грин отказался дать интервью журналу «Безбожник», сказав «Я верю в Бога». Перед смертью Грин пригласил местного священника, исповедовался и причастился.

Творчество в зеркале критики

Дореволюционная критика

Отношение литературных критиков к творчеству Грина было неоднородным и менялось с течением времени. Дореволюционная критика в целом пренебрежительно относилась к произведениям Грина, несмотря на то, что ранние реалистические рассказы Грина были хорошо приняты читателями. В частности, критик-меньшевик Н. В. Вольский осуждал Грина за чрезмерный показ насилия. Последовавший за реалистическим новый романтический этап творчества писателя, проявившийся в выборе экзотических имён и сюжетов, также критикам не понравился, Грина не принимали всерьёз и обвиняли в эпигонстве, подражании Эдгару По, Э. Т. А. Гофману, Джеку Лондону, Хаггарду. На защиту писателя встали Л. Н. Войтоловский и А. Г. Горнфельд, считавшие, что уподобление Грина популярным западным писателям-романтикам по сути ничего не объясняет в творческом методе Александра Грина.

Так, критик Горнфельд писал в 1910 году: «Чужие люди ему свои, далёкие страны ему близки, потому что это люди, потому что все страны — наша земля… Поэтому Брет-Гарт или Киплинг, или По, которые и в самом деле дали многое рассказам Грина, — только оболочка… Грин по преимуществу поэт напряжённой жизни. Он хочет говорить только о важном, о главном, о роковом: и не в быту, а в душе человеческой». Л. Н. Войтоловский поддержал Горнфельда, говоря о рассказе «Остров Рено»: «Может быть, этот воздух не совсем тропический, но это новый особый воздух, которым дышит вся современность — тревожная, душная, напряжённая и бессильная… Романтика романтике рознь. И декадентов называют романтиками… У Грина романтизм другого сорта. Он сродни романтизму Горького… Он дышит верой в жизнь, жаждой здоровых и сильных ощущений». Родство романтических произведений Горького и Грина отмечали и другие критики, например, В. Е. Ковский.

Ещё раз к аллюзиям Эдгара По у Грина Аркадий Горнфельд вернулся в 1917 году в рецензии на рассказ «Искатель приключений». «По первому впечатлению рассказ г. Александра Грина легко принять за рассказ Эдгара По… Не трудно раскрыть и показать всё, что есть внешнего, условного, механического в этом подражании… русское подражание бесконечно слабее английского подлинника. Оно в самом деле слабее… Об этом… не стоило бы говорить, если бы Грин был бессильный подражатель, если бы он писал только никчёмные пародии на Эдгара По, если бы только ненужной обидой было бы сопоставление его произведений с творчеством его замечательного прообраза… Грин — незаурядная фигура в нашей беллетристике, то, что он мало оценён, коренится в известной степени в его недостатках, но гораздо более значительную роль играют его достоинства… Грин всё-таки не подражатель Эдгара По, не усвоитель трафарета, даже не стилизатор; он самостоятелен более, чем многие пишущие заурядные рассказы… У Грина же в основе нет шаблона;… Грин был бы Грином, если бы не было Эдгара По».

Постепенно в критике 1910-х годов формируется мнение о писателе как о «мастере сюжета», стилизаторе и романтике. Поэтому в последующие десятилетия лейтмотивом исследования Грина стало изучение психологизма писателя и принципов его сюжетосложения.

Критика 1920—1930-х годов

В 1920-е годы после написания Грином своих самых значительных произведений интерес к его прозе достиг своей вершины. Эдуард Багрицкий писал, что «мало кто из русских писателей так прекрасно овладел словом во всей его полноценности». Максим Горький так отзывался о Грине: «полезный сказочник, нужный фантазёр». Маяковский, наоборот, скептически относился к творчеству Грина: «Прилавок большого магазина „Бакинский рабочий“. Всего умещается 47 книг… Из умещённых — 22 иностранных… Русский, так и то Грин».

В 1930—1940-е годы внимание к творчеству А. Грина осложнилось общей идеологизированностью литературоведения Тем не менее, в 1930-е годы вышли статьи о Грине Мариэтты Шагинян, Корнелия Зелинского, Константина Паустовского, Цезаря Вольпе, Михаила Левидова, Михаила Слонимского, Ивана Сергиевского, Александра Роскина. По мнению Шагинян, «несчастье и беда Грина в том, что он развил и воплотил свою тему не на материале живой действительности, — тогда перед нами была бы подлинная романтика социализма, — а на материале условного мира сказки, целиком включённого в „ассоциативную систему“ капиталистических отношений».

Иным был подход Корнелия Зелинского. Как и Горнфельд, он сопоставляет творческий метод Грина и Эдгара По. По мнению Зелинского, А. Грин не просто мечтатель, а «воинственный мечтатель». Рассуждая о стиле писателя, он приходит к следующему выводу: «В вечной охоте за мелодией поэтической фантазии Грин научился сплетать такие словесные сети, так вольно, упруго и тонко оперировать со словом, что его мастерство не может не привлечь нашего рабочего интереса». «Грин в своих фантастических новеллах создает такую игру художественных форм, где содержание передаётся также и движением словесных частей, свойствами затруднённого стиля». «На рассказах Грина можно проследить любопытное и постепенное превращение его стиля, в связи с эволюцией от реалиста к фантасту, от Куприна к… Эдгару По».

Не избежал традиционного сравнения Грина с классиками приключенческого жанра на Западе литературовед Иван Сергиевский: «Романы и рассказы Грина перекликаются с произведениями классика авантюрно-фантастической новеллы Эдгара По и лучшими произведениями Джозефа Конрада. Однако у Грина нет силы мысли, нет и реалистических черт этих писателей. Он много ближе к авантюрно-фантастической новелле художников современного декаданса типа, скажем, Мак-Орлана». В конце концов, И. В. Сергиевский всё же приходит к выводу о преодолении Александром Грином «авантюрного канона литературы буржуазного декаданса».

Но не все довоенные критики могли уложить Грина в привычную схему социалистического творчества. Идеологизированный подход к писателю в довоенной публицистике со всей силой обнаружился в статье Веры Смирновой «Корабль без флага». По её мнению, писатели, подобные Грину, заслуживают того, чтобы их антисоветская сущность была предъявлена со всей очевидностью, и что «у корабля, на котором Грин со своей командой отверженных отплыл от берегов своего отечества, нет никакого флага, он держит путь „в никуда“».

Послевоенная критика

Свободное обсуждение творчества Грина было прервано в конце сороковых годов в пору идеологической борьбы с представителями так называемого космополитизма. Выполняя установки новой программы ВКП(б) по ужесточению идеологического курса страны и за утверждение нового «советского патриотизма», советский писатель В. М. Важдаев в статье «Проповедник космополитизма» в журнале «Новый мир» (1950) обратился к творчеству Александра Грина. Вся статья Важдаева — это открытый и недвусмысленный призыв к борьбе с космополитизмом, который воплощал собой, по утверждению Важдаева, А. С. Грин: «В этой связи нелишне приглядеться к своеобразному культу Александра Грина, третьестепенного писателя, автора „фантастических“ романов и новелл, писателя, которого в течение многих лет упорно воспевала эстетическая критика».

В. Важдаев далее утверждал, что многочисленные поклонники А. Грина — Константин Паустовский, Сергей Бобров, Борис Аннибал, Мих. Слонимский, Л. Борисов и др. — преувеличивали сверх всякой меры творчество Грина в крупное явление литературы. Более того, сталинский публицист усматривал в создании «Гринландии» некую политическую подоплёку. Апофеоз Важдаева выразился в следующем утверждении: «А. Грин никогда не был безобидным „мечтателем“. Он был воинствующим реакционером и космополитом». «Мастерство художника неразрывно связано с его мировоззрением, определяется им; новаторство возможно лишь там, где наличествует смелая революционная мысль, глубокая идейность и преданность художника своей родине и народу». А творчество А. Грина, по мысли Важдаева, не соответствовало требованиям революционного новаторства, поскольку Грин не любил своей родины, зато живописал и поэтизировал чуждый буржуазный мир. Риторика Важдаева была слово в слово повторена в статье А. Тарасенкова «О национальных традициях и буржуазном космополитизме» в журнале «Знамя», вышедшей одновременно со статьёй Важдаева.

После смерти Сталина книги Грина вновь оказались востребованы читателями. Идеологический подход к Грину постепенно стал уступать место литературоведческому. В 1955 году в книге «Золотая роза» Константин Паустовский следующим образом оценил значение повести «Алые паруса»: «Если бы Грин умер, оставив нам только одну свою поэму в прозе „Алые паруса“, то и этого было бы довольно, чтобы поставить его в ряды замечательных писателей, тревожащих человеческое сердце призывом к совершенству».

Писатель и литературовед Виктор Шкловский, размышляя о Грине-романтике, писал, что Грин «руководил людьми, уводя их от стремления к обыденному мещанскому благополучию. Он учил их быть смелыми, правдивыми, верящими в себя, верящими в Человека».

Поздняя советская критика

Писатель и критик Владимир Амлинский обратил внимание на своеобразное одиночество Грина в литературном мире Советского Союза. «В сегодняшнем литературном процессе он заметен менее чем кто-нибудь из Мастеров его масштаба, в сегодняшней критике (…) имя его упоминается вскользь». Анализируя творчество Грина в сопоставлении с творчеством в чём-то сходных с Грином М. Булгакова, А. Платонова, К. Паустовского, Амлинский делает следующий вывод: «Неудача Грина заключается в необычайной сгущённости романтизма, которая дала обратный эффект, особенно в ранних рассказах».

Вадим Ковский считает, что «проза Грина нередко провоцирует „поверхностный энтузиазм“ (…) Однако чаще всего Грин попросту обводит нас вокруг пальца, скрывая под маской авантюрно-приключенческого жанра и безошибочностью эмоционального удара высокую художественную мысль, сложную концепцию личности, разветвлённую систему связей с окружающей действительностью». «Грину свойственно в высшей степени поэтическое, отличающееся всепроникающим лиризмом видение мира. „Познавательная часть“, материальная спецификация описания такому видению противопоказаны», — пишет он в книге «Романтический мир Александра Грина».

Постсоветская критика

Критик В. А. Ревич (1929—1997) в посмертно изданном очерке «Нереальная реальность» заявил, что обвинявшие Грина в «бегстве от действительности» были во многом правы — демонстративное игнорирование окружающих имперских или советских реалий было намеренным вызовом порокам этой действительности. Потому что Грин никогда не был отстранённым от жизни беллетристом, «его мир — мир воинствующего добра, добра и гармонии. В отличие от многих шумных и самонадеянных современников Грин читается сегодня ничуть не хуже, чем в момент первой публикации. Значит, в его условных сюжетах заключено нечто вечное».

Критик и писательница Ирина Васюченко в монографии «Жизнь и творчество Александра Грина» пишет, что Грин имел не только многочисленных предшественников, но также и наследников. В их числе она указывает Владимира Набокова. По её мнению, гриновская манера письма близка стилистике романа В. В. Набокова «Приглашение на казнь». Васюченко утверждает также, что Грину удалось предвосхитить творческие искания Михаила Булгакова в романе «Мастер и Маргарита». На сходство рассказа Грина «Фанданго» и некоторых эпизодов романа Булгакова обращала внимание также литературовед Мариетта Чудакова.

Современная писательница Наталья Метелёва опубликовала собственный анализ творчества Грина. Основой гриновского мироощущения является, по её мнению, детское отношение к миру (инфантильность). Писателя отличает «наивность вечного подростка при полной неприспособленности к бытию в мире, которую он сохранил до конца жизни». «Когда говорят о „романтическом максимализме“ А. С. Грина, всегда почему-то забывают, что максимализм во взрослом состоянии — признак инфантильного развития личности». Метелёва упрекает Грина в недоброжелательном отношении к техническому прогрессу, называет писателя «буревестником хиппи», а в его книгах видит «вечные мечты иждивенца об уравниловке» («„делайте добро“: вы заметили, за чей счёт это добро делается?»).

Гриновед Наталья Орищук указывает, что к Грину более применим термин неоромантизм, нежели привычный романтизм. Она подробно останавливается на процессе «советизации» творчества Грина в 1960-е годы — посмертного вписывания изначально аполитичного творчества писателя в контекст искусства социалистического реализма. По её мнению, произведения Грина стали объектом весьма интенсивной идеологической обработки. Возникший в результате советский стереотип восприятия Грина стал уникальным культурным феноменом — «знак Грина». «Продуктами советского идеологического мифотворчества», по мнению Орищук, являются четыре мифа:

Названы в честь Александра Грина

17 февраля 1984 года имя «Гриневия» (2786 Grinevia) присвоено малой планете, открытой 6 сентября 1978 года советским астрономом Н. С. Черных в Крымской астрофизической обсерватории.

В 2000 году к 120-летию со дня рождения А. С. Грина Союз писателей России, администрация городов Кирова и Слободского учредили ежегодную Российскую литературную премию имени Александра Грина за произведения для детей и юношества, проникнутые духом романтики и надежды.

Музеи

Гриновские чтения и фестивали

Улицы

Библиотеки

Прочее

В 1986 году в Ленинграде на доме по адресу улица Декабристов дом 11 была открыта мемориальная доска (архитектор В. Б. Бухаев) с текстом: «В этом доме в 1921—1922 годах жил и работал известный советский писатель Александр Грин». Доска должна находиться на улице Пестеля, дом 11 (в начале 1920 годов она называлась «улица Декабриста Пестеля»), но более 30 лет доска висит по другому адресу.

В Санкт-Петербурге существует традиция, когда ночью в устье Невы на выпускной бал российских школьников входит парусный корабль с алыми парусами. См. Алые паруса (праздник выпускников).

В 1987 году в городе Чусовом (где некоторое время жил Грин в юности) в этнографическом парке по инициативе Леонарда Постникова местный скульптор Виктор Бокарёв создал проект памятника Александру Грину, а через год пермяк Радик Мустафин высек из цельного куска гранита образ писателя. Этот памятник единственный в своем роде, поскольку больше не существует памятников Александру Грину в полный рост. Сейчас памятник стоит прямо в водах речки Архиповки. К нему часто, согласно сложившейся традиции, приходят молодожены. Рядом с Грином качаются на волнах его «алые паруса».

В 2018 году на набережной Геленджика на двухметровом постаменте с цитатами из произведений А. Грина установлен бюст писателя, выполненный из гранита и окрашенный под бронзу. Поблизости расположена скульптурная композиция «Ассоль и Алые паруса».

Экранизации

• Назад
• Вперёд